«От аза до ижицы…». Литературоведение, литературная критика, эссеистика, очеркистика, публицистика (1997—2017) - Андрей Углицких

Так вот и познакомился с Николаем Михайловичем. Лишь спустя некоторое время удалось выяснить подоплеку, так сказать, того, откуда это у Рубцова любовь такая к Гомеру…

…Работала у нас на кафедре античной литературы Аза Тахо – Годи. Вдова философа Лосева. Строга и требовательна была. Была у нее фишка: все студенты ее должны были прочитать «Илиаду» и «Одиссею». И потом – пересказать ей содержание. Чтобы получить зачет. А не знаешь Гомера – до свиданья! Строга была. Требовала – невозможного. Почему невозможного? А вы сами – то пробовали книги эти осилить? То – то! Голову сломать можно! До того «занудные» тексты! Особенно, для неподготовленного человека. А Рубцов, надо сказать вам, студентом, не ахти, каким усидчивым был, не ахти… Он постарше остальных, у него жизненный опыт побольше – детдом, служба на флоте… Спиртным, конечно, увлекался. Было… В общем, в срок он Азе Алибековне ничего не сдал. Хотя, пытался. Честно пытался читать. Даже – дошел до второй песни… Ладно, перенесли ему сессию. Он еще раз начал Гомера грызть за мягкое место. Дошел, на этот раз, до четвертой, кажется. Опять сорвался… Нет, положительно невозможно осилить грека проклятого! Надо же – такую тягомотину сочинить! Ладно, уехал в Тотьму, а там, разлив, оказался отрезанным от внешнего мира… Дошел – до восьмой песни… Опять срыв! Но вот дальше – произошло …чудо! С четвертой или пятой, там попытки, вдруг отрылся ему грек! Сдался! И такая красота невозможная, по словам Рубцова, явилась ему со страниц «Илиады», что ни в сказке сказать, ни пером описать! И пошло – поехало. Перевернулось все в голове у автора «Доброго Фили». Другими глазами он на мир, вдруг, смотреть стал… Вот что такое преподаватель хороший. Настоящий…

…Вывод, какой? А никакого. Читайте Гомера. У него все написано… Все.»

Халык Гусейнович Короглы

На лекции Короглы я всегда приходил одним из самых первых. Садился ближе всех. Слушал – как зачарованный. Потому, что Халык Хусейнович – единственный в мире человек, сумевший открыть мне Библию, Коран и Тору. Мне – выросшему в атеистической стране и не имевшему никакой религиозной подготовки – ящик Пандоры пресловутый. Простыми, обычными, изрядно потрепанными от бесконечного употребления, словами. Сумевший системно обьяснить ветхозаветскую историю. Не разбивая целое на части, не отдельными сюжетами и сюжетиками, там, а, действуя, именно, системно, то есть, по сути, выступая, как собиратель. В итоге – сложилось единое, более или менее, цельное, логическое представление обо всем корпусе библейских текстов. А ведь я неоднократно, еще до ВЛК, самостоятельно тщился, было, объять необъятное, как Рубцов в случае с «Илиадой» – сначала, на терпении, потом, на пре – терпении, потом – на пре – пре – … Да – мимо все! А заслуга Халыка Гусейновича (я и сам не понимаю, как у это у него получилось!), на мой взгляд, состоит в том, что он, образно говоря, подошел к человеку, упрямо силящемуся прошибить лбом стену каменную, остановил, взял за руку, и, поведя за собой, сопроводил до широко открытой двери или калитке, оказавшейся, кстати, совсем рядом, буквально в нескольких шагах. Что показал, горемыке, куда войти… И – все, вдруг, что называется, встало, пошло, сдвинулось с мертвой точки… Умел, умел профессор Короглы подбирать ключи к самым не открываемым, наисложнейшим замкам мирозданья. Низкий поклон вам, Халык Гусейнович и память вечная!

Борис Николаевич Тарасов

Вот уж о ком говорить надо обязательно, безотлагательно и предметно! О Борисе Николаевиче, нашем. Первопроходце паскалевом и чаадаевом. Речь даже не о том, что он, действуя писательским пером, как хирург – скальпелем, провел блестящую операцию по препарированию тончайших тканей бытия, частиц, образований и субстанций, и дал собственную, так сказать, интерпретацию открытому, в ходе этого вторжения в столь тонкие сферы, хотя и это, конечно же, было. Дело, скорее всего, в этом самом, пресловутом, писательстве, как таковом. Ибо, в глазах наших, слушательских (в моих – то, во всяком случае, точно!), профессор Тарасов являлся (и – является) писателем. Не литературоведом или литературным критиком, там, из числа обращающихся в писатели от случая к случаю, в силу сугубой производственной необходимости, а именно – ПИСАТЕЛЕМ. И больше никем. (Притом, что у него и научных званий – регалий множество имеется). Просто Б. Н. Тарасов написал несколько важных книг. В серии ЖЗЛ, той же. Отсюда и особое наше к нему отношение. Уважительное, в высшей степени. Кроме того, абсолютно ни на кого не была похожа тарасовская манера проведения занятий и семинаров. Ибо Тарасов на занятиях предпочитал …беседовать с обучающимися. То есть, предпочитал вести именно диалоги, долгие, порой, трудные, требующие максимального сосредоточения и готовности слушателя – курсанта вступить в непосредственный разговор, высказать «вживую» собственное мнение. Как Сократ в известных диалогах. Я, правда, поскольку на лекции Бориса Николаевича частенько приходил непосредственно после своего очередного суточного на детской неотложке, в этом смысле, «филонил», не проявлял активности должной. Больше носом «клевал», или же, наоборот, никак не мог «остыть», в мыслях своих «выйти» из перипетий тех, дежурантских: а вдруг, неправильно диагноз поставил; проглядел чего, не назначил – того, что следовало бы назначить, или – обратно – назначил, прописал одно, а лучше было бы – другое… А остальные ребята, надо отдать им должное – активно вступали в разговор, спорили, порой, не соглашались… И такое – бывало… Имеется еще и «третья» сторона медали: с легкой руки профессора заинтересовался я …Чаадаевым. Петром Яковлевичем. Начал о нем читать, и его – читать. Выпытывать у Бориса Николаевича, про литературу дополнительную по Чаадаеву. Которой ни в одной библиотеке, как выяснилось потом, не оказалось. И Тарасов, надо отдать должное – тут же откликался. Из домашней, личной библиотеки статьи мне приносил… С легкой тарасовской руки я и в Донской, на могилу Петра Яковлевича в предпасхальную неделю, уж точно, захаживать стал… Нет, очень добрый и долгий след оставил в душе моей писатель и преподаватель профессор Тарасов…

Слышу, слышу, сейчас я такие голоса: мол, неужели эти, вот, трое, только троица эта – Еремин, Короглы, Тарасов – это и есть – все, что вы, уважаемый, вынесли из ВЛК?

Ну, во – первых, не трое, а ВСЕ. Все преподаватели, оговорю это еще раз, оставили свой важный, неизгладимый годами, след… Это – позиция принципиальная, так сказать… Во – вторых, если уж о крайних, этих, трех фигурантах, порассуждать… Нет, уважаемые оппоненты, три, ЦЕЛЫХ ТРИ – это очень и очень немало! И не только потому, что три – это, как минимум, в три раза больше, чем один, там! Нет! А потому, что в России на все своя, особая арифметика имеется. Ибо, у нас, в России – ТРОЕ – не то, что отдельно взятого недалекого курсанта ВЛК научить уму – разуму могут – они страну целую спасти в состоянии, с одра смертного поднять, из небытия – вызволить! И такое было! По поводу этому, Ключевский Василий Осипович, рассуждая об иных, правда, обстоятельствах и иных героях, героях истории Российской, в лице Сергия Радонежского, Митрополита Алексея и Стефана Пермского, писал следующее: «Таких людей была капля в море православного русского населения. Но ведь и в тесто немного нужно добавить вещества, вызывающего в нем живительное брожение». И – добавлял далее: «Каждый из них делал свою особую часть. Личный долг перед униженным, раздавленным, потерявшим веру в себя, народом двигал ими в холод и зной, в Москве и Радонеже. Подвижникам удалось вселить в отчаявшихся – мужество, в разуверившихся – уверенность, в дрогнувших – веру. В 1380 году, благословляя русское ополчение на Куликовский подвиг, Сергий Радонежский сказал: „Идите на безбожников смело, без колебания и победите“». Вот так, а вы говорите – мало! Нет, трое на Руси – сила огромная, мощь неимоверная!

Кстати сказать, остались у меня и голоса. Голоса из прошлого. На кассетах диктофонных. Дело в том, что, постольку, поскольку вынужден был я пропускать, по обьективным, так сказать, причинам, часть лекций, придумал я «ноу – хау». Суть «изобретения» моего заключалось в том, что я, на период своего вынужденного отсутствия, оставлял вместо себя …диктофон. Щученко, тому же. Пришел я к этому не сразу. Сначала просил свою соседку по парте, Таню Хлебянкину, записывать лекции под копирку. А потом приспособил, подключил к этому делу современную звукозаписывающую технику… Двадцатый, ведь, почти заканчивался! Таким вот макаром и образовалась, «набежала», «накрутилась» у меня целая фонотека. Фонотека голосов преподавателей Литинститута. И Короглы в ней, и Гусев, и Дёмин имеется, и Еремин есть… Были и еще интереснее случаи – например, когда нужно было срочно быть в двух местах …одновременно. Это когда в главном корпусе института В.И.Гусев, к примеру, читал очередную лекцию из своего спецкурса по прозе, а у нас во флигеле ВЛК – С.Б.Джимбинов – про античную литературу говорил… В одно и то же время. То есть, когда реально надо было как – то «раздваиваться». Чтобы поспеть везде. Всякие ситуации были, словом. Но, так или иначе, думаю я, что неплохо, что материал этот, звуковой, есть, что в природе он существует…